Жил на свете бедняк, и ничегошеньки у него не было, зато детишек было больше, чем дырочек в сите. Никак не мог бедняк детей прокормить – один день поедят кое-как, а другой день и вовсе так. Горюет бедняк, не знает, что ему делать. – Подросли ведь уже, не маленькие,– твердит отец сыновьям, – ступайте наймитесь к кому-никому в услужение.
Да только сыновья выросли один другого ленивей, все норовили за отцовой спиной отсиживаться. Хотя все, дане все. Самый малый дельный был паренек, не мог он глядеть на то,как братья его день-деньской баклуши бьют. – А и верно, подамся я службу себе поискать, – сказал он отцу, – авось и найду что-нибудь подходящее. Покивал ему отец головой: что бедному человеку делать уйдет сынок, одним ртом будет меньше. И пошел младший сын по свету бродить, по горам и долам. Однажды вечером в селенье пришел. Узнал от людей, что живет в том селе богатей, овец у него что звезд в небе, и нужен ему для отары пастух. Пошел паренек к богачу прямо в дом, так и так, рассказывает. – Ну что ж,– говорит хозяин,– ты в самую пору явился, я ведь только что своего овчара прогнал. Заступай на его место. Ежели целый год в отаре не случится урона, если сбережешь всех овец моих честь по чести, вознагражу тебя щедро, увидишь. Так и уговорились: ежели через год об эту самую пору ни одна овца не пропадет из отары, даст хозяин за то пастуху барана златорунного, и заживет бедняцкий сын барином – уж такой это баран особенный. – Будь по-твоему, хозяин, вот моя рука – не свинячья нога, – сказал парень, и ударили они по рукам, как между венграми водится. Дал ему хозяин свирель сладкозвучную, щедро едою снабдил, и погнал паренек отару в луга. Надобно вам сказать, что хозяин тот три дня за год считал, да вот беда – никак не попадался ему до сих пор пастух, который бы этот год выдержал. А дело-то в том, что пастух должен был днем и ночью отару стеречь, глаз не смыкая, иначе, только задремлет, волки столько овец унесут, сколько бедняку на всю жизнь хватило бы. Однако наш паренек не дремал, сторожил исправно. А как стала дремота одолевать, вынул он свирельку сладкозвучную и ну играть на ней да наигрывать. Что тут началось! Сколько ни было овец в отаре, все, как одна, пустились плясать. А впереди всех – златорунный баран. Этот баран все возле паренька держался и плясал теперь лучше всех, чинно да красиво, не наглядишься. : Так времечко и прошло, год условленный минул, и погнал пастух отару назад; неподалеку от ворот достал он свирель сладкозвучную, заиграл, и овцы, приплясывая, пошли во двор. Посреди двора хозяин стоял и считал овечек. Увидел, что ни одна не пропала, глаза так и заблестели. – Ну, паренек, я тебе вот что скажу: старость моя уже не за горами, полжизни прожито, а такого пастуха у меня еще не бывало. Отдам я тебе барана златорунного, как обещал, пусть он принесет тебе счастье. Обрадовался паренек, от радости места себе не находит. Распрощался с хозяином чин по чину и со златорунным бараном домой зашагал. Шли они потихоньку, особо не торопились и под вечер добрели до какой-то деревни. Постучался пастух в хороший дом, попросился у хозяина на ночлег. – Гость в дому – божий дар,– сказал добрый человек,– заходи, сынок, располагайся. Вошел паренек, но и барана златорунного во дворе не оставил, с собою в дом привел. Уж как его все разглядывали, как любовались! А больше всех – дочка хозяйская, глядела, не могла наглядеться, всю ночь глаз не сомкнула, о баране златорунном думала. И надумала: встала с постели, тихо прокралась к барану, чтобы, пока паренек спит, вывести чудо-барана во двор и где-нибудь спрятать до времени. Да только что из этой затеи ее получилось? Обхватила она руками барана за спину, а руки-то к руну и приклеились! Обе приклеились – не оторвать. Проснулся парень, видит – девушка к спине барана приклеилась, подумал: «Что ж теперь делать? Надо ведь дальше двигаться, не оставлять же барана... а девушка, коли так, пускай тоже идет». Сказано – сделано. Вышли все трое на улицу, берет пастух свирель сладкозвучную и давай играть-наяривать. А баран как пошел танцевать, а девушка у него на спине ну ногами приплясывать. Чудеса, да и только, по улице пыль столбом. Какая-то женщина увидела и, как была с лопатою, только-только хлеб в печь посадив, выбежала на улицу и пустилась девицу честить да лопатой охаживать: – Вот тебе, вот тебе, дуреха безмозглая, и не стыдно тебе, девушке, эдак срамиться? Вот же тебе, вот тебе! Да только недолго она разорялась, лопатой размахивала. Лопата вдруг – стоп! – к спине девицы приклеилась, женщина – к рукояти, а парень-то знай играет-наигрывает, а баран приплясывает, и девушка – у него на спине, и лопата – у нее по спине, и женщина та бранчливая за лопатой кружится. Так и шли-плясали по улице. Улицу прошли, видят, церковь стоит, и выходит из церкви священник, а за ним и паства его. Прихожане смеются, а священник разгневался крепко. – Нечестивцы,– кричит,– экое позорище учинили, да еще в праздник! Подбегает он к женщине да тростью ее! Ан единственный раз и ударил – трость мигом приклеилась к спине женщины, сам святой отец к другому концу трости приклеился да и пошел вслед за всеми, приплясывая. Запричитали тут старухи, заохали, руками всплескивают: – Ох, ох, еще уведут от нас златоуста нашего! Люди, люди, не допустим, отстоим святого отца! Тут вся деревня поднялась, святого отца догонять кинулась, только б ухватиться да назад оттащить. Да дело-то непростое вышло: кто его ни коснется, тут и прилипнет, и так один за другим. А парень знай на свирельке своей свистит, а баран танцует, и девица у него на спине пританцовывает, лопата по ней пляшет, женщина-крикунья за лопатою кружится, ее самое трость обхаживает, за трость священник цепляется, свое выкоблучивает, а за ним вся деревня ходуном ходит. Плясали, плясали, так и в город пришли. Город не простой, сам король в нем живет. Завернул наш пастух в корчму, свирель в котомку засунул: пусть-ка передохнет баран златорунный, да и деревня вся тоже. Стал пастух корчмаря расспрашивать, что за город такой? Корчмарь ему объясняет: королевский город, король здесь живет. Так, слово за слово, и о том рассказал, что король-то шибко горюет из-за дочки своей раскрасавицы: живет королевна на свете, и ни разу не видели даже улыбки на ее светлом личике. Объявил король всенародно, что отдаст свою дочь за того, кто ее рассмешить сумеет, да только напрасны были все старания – королевна по-прежнему унылая и печальная, словно небо в осеннюю непогодь. «Ладно, – подумал пастух, – надо и мне счастья попытать, вдруг да рассмешу королевну». Пошел пастух к королю. Рядом с ним баран, за бараном вся деревня идет. Танцевать не танцует: не стал пастух свирель на улице вынимать. Во дворце пастух велел доложить о себе королю. – Хочу,– говорит,– попытаться, может, и сумею королевну рассмешить. – Что ж, сынок, будь по-твоему,– отвечает король,– попытайся и ты. Но если не сумеешь ее рассмешить, быть твоей голове на колу. – Эх, государь батюшка,– говорит пастух,– второй жизни не бывать, смертыньки не миновать, будь что будет, а я все ж попытаюсь. Пусть только королевна на терраску выйдет. С этими словами спустился пастух во двор, а король вместе с дочкой на терраску вышел – стоят ждут, что там пастух затеял, на какие проделки мастер. А пастух и ждать не заставил. Вынул из котомки свирель сладкогласную да и заиграл на ней. Ох, начался тут пляс, не хватало только нас: танцует баран, на спине у него девица пританцовывает, лопата по ее спине пляшет, женщина-крикунья за лопатой крутится, ее самое трость обхаживает, за трость священник цепляется, свое выкоблучивает, а за ним вся деревня ходуном ходит. – Свет не видел таких плясок,– веселится король. Смеется король, а королевна, королевна-то ему вторит! И придворные все хохочут до слез. Тут баран как подпрыгнет, а потом и еще, да все выше – девица вдруг соскочила с него, лопата в сторону отлетела, женщина-крикунья от лопаты освободилась да и от трости священ-никовой, священник тоже за трость держаться не стал, тут и вся деревня златоуста своего отпустила – каждый сам по себе в танце кружится, друг перед дружкой выплясывает. Взмолился король: – Хватит им плясать, не то помру со смеху, и королевна моя помрет тоже. – Ну, коли так, будь по-вашему,– сказал пастух, свирель в котомку упрятал, и тотчас пляске конец настал. – Слушай меня, пастух-молодец,– сказал король,– за то, что дочку мою сумел рассмешить, бери ее в жены и половину моего королевства в придачу. Призвали священника деревенского к королю, домой не пустили, и он вмиг молодых обвенчал. Пировала во дворце на свадьбе и вся деревня, цыгане пришли, и их за стол усадили. А молодой король, пастух бывший, тотчас велел кареты шестериком запрячь и послал их за отцом своим да за братьями. Добром щедро с родней поделился, всех в люди вывел. Так и живут они в тех краях, коль не померли.
- Жили-были муж и жена, и было у них много детей. Однажды жена, которая всегда мучилась оттого, что не знала, чем накормить детей, решила утопить в реке трех старших мальчиков. Что задумала, то и сделала. Но два мальчика из трех умели плавать и потому спаслись. Утонул только младший. Доплыли братья до другого берега и вышли в том месте, где жило чудовище с шестью головами. Старший брат был посмелее младшего и потому велел ему спрятаться в кустарнике на берегу, а сам решил пойти посмотреть, где они теперь будут жить.
- На острове Зеландия, посреди Драгсхольмского леса, стояла высокая гора. Жил в той горе старый тролль, и наводил он страх на всю округу. И в дневную пору обходили люди это место стороной, а уж в сумерки и вовсе носу туда не ка-зали. Правда, иной раз и выпадала нужда какому-нибудь путнику миновать троллеву гору. Тогда он плевал трижды через плечо и кидал в сторону горы горсть соли. Толкуют в народе, что нет вернее средства от нечистой силы, чем соль. Только и она, видно, не всегда помогает, потому что много народу загубил в том лесу тролль.
- Жили-были муж да жена. Каждый день, как только рассветет, муж уходил из дому. Целый день он где-то бродил, и жена не знала, почему он не приходит домой днём. Решила она узнать, где он бывает. Однажды, когда муж утром ушёл из дому, она пошла за ним. Когда она подошла к нему близко, то заметила, что у него нет одного глаза.
- На солнечной стороне островершинной горы на берегу молочного озера жил мальчик. Ростом он был с козленка. Из двух беличьих шкурок мальчик сшил себе просторную шапку. Ноги обул в кисы из козьего меха. Лицо у мальчика было, как луна, круглое, и он никогда не плакал. Вот раз к молочному озеру приехал на белом коне Ак-Каан. Услыхал нежный звон. — Что такое?
Что Вы думаете о Сказке«Златорунный баран»? ↓
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
